«Цирковые трюки»

Элберт Барт Рутан родился 17 июня 1943 г. Закончил Калифорнийский политехнический университет. В 1974 г. основал компанию «Рутан Эркрафт Фактори», а в 1982 г.- «Скейл Композитс». Его брат Дик вместе с Джианной Егер совершил с 14 по 23 декабря 1986 г. первый в мире беспосадочный кругосветный полет без дозаправки в воздухе на специально сконструированном для этой цели под руководством Барта двухмоторным самолете «Вояджер». За 9 дней 3 минуты и 44 секунды они пролетели 40 212 км со средней скоростью 187 км в час на средней высоте 3,4 км.

В 2004 г. Рутан вновь вписал строку в историю освоения человечеством окружающей среды с помощью летательных аппаратов. Разработанный под его руководством первый в мире частный космический корабль для туристов три раза выходил за границы земной атмосферы. Машина под названием «Спэйсшипван» («Космический корабль первый») представляла из себя ракетоплан, который поднимался на высоту примерно 14 км с помощью специального реактивного самолета «Уайт Найт» («Белый рыцарь»), после чего отцеплялся от него и с использованием собственного ракетного двигателя достигал заданной высоты. 21 июня 2004 г. шестидесятитрехлетний летчик-испытатель Майк Мелвилл «забрался» на нем на 100 км (став первым в истории «коммерческим астронавтом»), 29 сентября — на 109,1 км., а 4 октября 51-летний пилот Брайан Бинни преодолел на «Спэйсшипван» «планку» на высоте 112,2 км. Два крайних полета туристического ракетоплана позволили команде Рутана выиграть так называемый «приз Анзари», или «Приз Экс» на сумму в 10 млн долларов. «Анзари» — имя состоятельной сем,ьи из Техаса, внесшей в призовой фонд 1 млн долларов, а «Экс» (латинская буква X) означает сразу три вещи: загадочный, экспериментальный и цифру 10 (количество млн долларов, предназначенных победителю). Главным идеологом этого приза был аэрокосмический инженер и энтузиаст освоения космоса Питер Диамандис.

По условиям конкурса приз должен был достаться тому, кто построит на частные средства первый практически пригодный трехместный космический корабль (один пилот + два пассажира) для туристов и совершит на нем два полета в течение двух недель на высоту не менее 100 км. Во всех трех полетах на борту «Спэйсшиван» был только один пилот, однако условия конкурса позволяли замену туристов их весовыми эквивалентами. Всего же за «Приз Экс» боролись 25 групп из семи стран, в том числе Англии, Канады, Германии, России (проект «Космополис XXI») и Аргентины.

Кроме того, фон Браун помогал юным астрономам в сооружении обсерватории. Чтобы лучше понять условия, в которых приходится действовать астронавтам, работал в космическом скафандре в бассейне гидроневесомости и летал на невесомость в специальном самолете. Был последовательным сторонником советско-американского сотрудничества в космосе. Когда некоторые политики в США хотели отменить совместный полет «Союз — Аполлон» (состоявшийся в 1975 г.), активно выступил в его защиту, утверждая, что без создания совместимых стыковочных систем невозможно говорить о международном освоении космоса.

Свое жизненное кредо (разумеется, уже после эмиграции в США) фон Браун однажды выразил такими словами: «Мы живем в условиях демократии, где учитываются настроения и пожелания людей. Если вы хотите осуществить нечто такое грандиозное, как полет в космос, вы должны завоевать расположение людей, чтобы они встали на сторону вашей идеи. Быть дипломатом, конечно, важно, но этого недостаточно. И должны быть наполнены жгучим желанием воплотить вашу идею в жизнь. Вы должны быть абсолютно уверены в правоте вашего дела и в его конечном успехе. Короче говоря, вы должны вести что-то вроде крестового похода».

Фон Браун действительно во многом был «крестоносцем, уверенным в правоте своего дела», но при этом отнюдь не бездушной машиной, не задумывающейся о последствиях своего фанатичного стремления к поставленной цели. Друзья и коллеги вспоминали, как фон Браун уже после того, как его ракеты проложили землянам дорогу на Луну, иногда спрашивал: «Вы думаете, это было правильно — то, что мы делали все эти годы? Я потратил свою жизнь на то, чтобы люди смогли летать в космос, и увлек за собой тысячи [последователей]. Мы потратили колоссальные суммы денег, а в мире еще столько человек живут в нищете и нуждаются в срочной помощи. Действительно ли мы делали то, что надо?»

Это был, конечно, во многом риторический вопрос — ведь поступки фон Брауна и его коллег диктовались не только их личными и профессиональными интересами, но и обстоятельствами, в которых им пришлось жить и работать. Однако сам факт, что он, не мысливший своей жизни без космоса и ракет, испытывал порой такие сомнения, много говорит о его человеческих качествах.

Обычно его товарищи и единомышленники приводили немало аргументов в пользу правильности и обоснованности того, чем они занимались. Во-первых, деньги не выброшены в космос. Они потрачены здесь, на Земле. Предлагали подумать о тысячах, а может о миллионах семей, живущих на зарплаты, получаемые в космической отрасли. Сколько из них смогли поднять свой жизненный уровень благодаря космической программе! Во-вторых, призывали вспомнить о бессчетном количестве сооружений и объектов, которые возникли во многом благодаря космической деятельности — домах, больницах, школах, церквях, библиотеках, торговых центрах, улицах, мостах, заводах, железных дорогах, авиакомпаниях.

В-третьих, наказывали не забывать о бесчисленных технических инновациях, таких, например, как компьютеры и микроэлектроника, рождением своим во многом обязанных космическим проектам. В-четвертых, спутники связи помогли сблизить государства планеты. В-пятых, космические проекты дали громадный толчок развитию науки и техники. В-шестых, миллионам людей будет легче получить образование и медицинскую помощь благодаря спутникам. В-седьмых, метеоспутники помогают лучше прогнозировать погоду, а следовательно, способствуют повышению эффективности сельского хозяйства. В-восьмых, не грех подумать о душевном подъеме, чувстве оптимизма и уверенности в своих силах, которые испытывали жители Земли, когда следили за полетами астронавтов на Луну. Не зря же сенатор Абрахам Рибикофф сказал в 1969 г., вскоре после посадки «Аполлона-11» на поверхность спутника Земли: «Если люди способны добраться до Луны, а теперь мы знаем, что способны, то нет ничего такого, что мы не смогли бы сделать. Видимо, в этом и состоит главное достижение „Аполлона-11"». Наконец, не следует забывать о тех «мостах», что перекинуло сотрудничество в области исследования космоса между США, Европой, Японией, Советским Союзом и Китаем.

Соединенные Штаты, напоминали они ему, тратят на борьбу с бедностью во всем мире почти в 20 раз больше, чем на свою космическую программу. Если США откажутся от деятельности за пределами земной атмосферы и все деньги, что расходуют на развитие космической отрасли (включая зарплаты ее сотрудников), добавят к бюджету программ ликвидации нищеты, то данные бюджеты увеличатся всего лишь на какие-то пять процентов. Но при этом число нуждающихся пополнится на несколько миллионов за счет ликвидированных рабочих мест в упраздненной космической программе.

Фон Браун всегда внимательно выслушивал эти бесхитростные, но в общем, обоснованные аргументы и говорил: «Что ж, это то, во что я всегда верил и что утверждал. Так ты думаешь, что это так?» — «Да, безусловно.»

Сомнения в правильности своих поступков не единственные качества, роднившие его с обычными «земными» людьми. Так, он ненавидел утро и нередко говорил, что «ни одно из крупных достижений человечества не было сделано до десяти тридцати или одиннадцати утра». Будучи в командировках, мог опоздать на встречу на полчаса, а то и на час, особенно если это происходило в утренние часы (вот вам и хваленая немецкая аккуратность!). Придавал очень большое значение полноценному отдыху. Однажды, отправившись на пару дней с компанией на пляж, насильно вытащил своего коллегу из-за письменного стола со словами: «Спорю, если ты поедешь с нами, то это ни на час не задержит будущую высадку людей на Луну».

Фон Браун всегда реально оценивал свои профессиональные качества. Он, например, считал себя «чистым» инженером и никогда не пытался «рядиться» в мантию ученого. Более того, нередко испытывал не свойственные ему при публичных выступлениях скованность и смущение, когда обращался к академической аудитории. Причины этого могли корениться в том, что Вернер, относясь с огромным уважением к создателям фундаментальных знаний, никогда не забывал, что многие из них смотрели на космическую программу как на «дыру», через которую неоправданно утекали колоссальные суммы денег на оплату «цирковых трюков». Под трюками этими, разумеется, понимались полеты за пределы атмосферы — то, что являлось главным смыслом деятельности фон Брауна. Разумеется, немецкого конструктора обижало такое отношение к его работе. Ведь созданные им ракеты были не просто «космическими такси», предназначенными для доставки людей из одной точки пространства в другую, но и платформами, которые могли предоставить ученым уникальную возможность для исследования внеземной среды. Достаточно лишь разместить на них космические аппараты с научными приборами.

Итак, «главный ракетчик» Америки, общепризнанный мировой авторитет в области освоения космического пространства, человек, сумевший воплотить в жизнь свою мечту, счастливый муж и отец, наконец, весьма обеспеченный человек. Казалось, есть все составляющие для душевного комфорта. Но вот прошлое... Как быть с ним? Нет-нет, да и напоминало оно о себе в виде арестантских роб тех, кто работал на его «Фау-2», или черных гестаповских мундиров, в изобилии мелькавших на ракетных полигонах.

Перед тем как прибыть в США, фон Браун был подвергнут тщательному допросу американскими следователями, в ходе которого рассказал о связи между Пенемюнде, «Фау-2» и концлагерем в Миттельверке. Его откровенные ответы, правдивость которых была подтверждена многочисленными документами и свидетельскими показаниями, были сочтены удовлетворительными. После этого главный конструктор «оружия возмездия» и его коллеги были, как известно, допущены в Соединенные Штаты, получили американское гражданство, а со временем — самые секретные допуски, уважение (надо сказать, вполне заслуженное), доверие и симпатии научно-технической элиты США.

Впрочем, определенные сложности, связанные с его прошлым, все же возникали. Так, в 1961 г. глава НАСА Джеймс Уэбб искал того, кто мог бы возглавить новорожденную программу «Аполлон». Рассматривались две кандидатуры: одна — фон Брауна, директора Центра космических полетов имени Маршалла, а другая — Эйба Силверстайна, начальника отдела космических полетов НАСА. Руководству агентства пришлось решать один весьма щекотливый вопрос: Силверстайн был евреем, а фон Браун работал на нацистский режим. Таким образом, независимо от выбора, были все основания ожидать возникновения между ними проблем, по крайней мере на уровне межличностного общения. Некоторые сотрудники высшего звена агентства выступили против кандидатуры фон Брауна, вплоть до угрозы подать в отставку, если он будет поставлен во главе программы «Аполлон». Другие, впрочем, не испытывали энтузиазма и по поводу Силверстайна, который явно стремился к расширению своих властных полномочий за рамки руководства лунным пилотируемым проектом. Дело разрешилось компромиссом: был назначен третий человек — сорокалетний Брейнард Холмс, один из управляющих компании «Радиокорпорация Америки». Он входил в число лучших технических менеджеров в США и в свое время возглавлял работы по созданию элементов системы раннего предупреждения о ракетном нападении на севере Аляски, в Гренландии и Шотландии. Что же касается отношений между Силверстайном и фон Брауном, то, по крайней мере, первый, уже после смерти фон Брауна, признался, что всегда испытывал к нему уважение и что после ухода немецкого конструктора из НАСА американская космическая программа «лишилась чего-то существенного».

После «бескровного» разрешения потенциального конфликта между бывшим членом СС и представителем нации, ставшей одной из жертв гитлеровского геноцида, казалось, вопрос о прошлом фон Брауна был закрыт раз и навсегда. Однако прошло пять лет после событий, развернувшихся вокруг поиска «рулевого» программы «Аполлон», и 20 — после окончания войны, когда фон Брауну вновь пришлось объясняться, что он делал в Пенемюнде и как это соотносилось с Миттельверком. На это раз волна разоблачений по следам его деятельности на Третий рейх хлынула из Франции. Граждане этой страны были в больших количествах заняты на работах в концлагерях, обслуживавших производство фон Брауна.

А началось все так. В середине 1960-х годов все главные нацистские бонзы — идеологи подневольного труда и творцы «фабрик смерти» были уже мертвы. Что касается «фишек» среднего и нижнего звена, то они либо были неизвестны большинству узников, либо просто исчезли, замаскировавшись под добропорядочных граждан где-нибудь в Западной Европе или в Латинской Америке. Таким образом, по прошествии двух десятилетий после падения Рейхстага практически не осталось тех, кто бы ответил бывшим рабам гитлеровского режима за их страдания.

Однако уже в начале 1950-х годов на страницах газет и журналов, выходящих как в США, так и в Европе, все чаще начинает мелькать имя Вернера фон Брауна. О нем говорят как о горячем пропагандисте освоения космоса с помощью спутников, космических кораблей, а также как об идеологе пилотируемого полета на Марс. Но при этом становится известно, что он был «душой и мозгом» Пенемюнде и «отцом» Фау-2 — изделия, детали к которому изготавливались руками десятков тысяч заключенных. Не удивительно, что бывшие обитатели концлагерей связали имя фон Брауна с теми кругами ада, через которые им пришлось пройти. В особенности их, конечно, стало возмущать то, что бывший «слуга нацистов» теперь представлялся средствами массовой информации (и чем дальше, тем больше) чуть ли не героем, указывавшим человечеству пути его развития. Последней каплей стала серия хвалебных статей о фон Брауне и его команде, опубликованных во французском журнале «Пари-Матч» в 1964-1966 гг. Члены организации под названием «Друзья узников лагерей «Дора-Элрих» написали в 1965-1966 гг. ряд писем в этот журнал. По их мнению, если бы фон Браун не разработал «Фау-2» и не форсировал бы ее производство, не было бы ни «Доры» ни «Элриха», а следовательно — страданий их невольных обитателей. Авторы писем не придали большого значения тому факту, что концлагери существовали в гитлеровской Германии и до того, как «Фау-2» стали сходить с конвейера. Что касается Миттельверка, то никто не бросал людей в тюрьму с целью заставить их работать на этом заводе в качестве невольников. Они привозились туда из «Доры», «Элриха» и прочих находившихся в тех краях концлагерей. Не было бы «Фау-2», несчастных заняли бы на каких-нибудь других, как знать, может быть куда более тяжелых работах. Однако в письмах фон Браун представлялся главным виновником мучений заключенных, ответственным за их бесчеловечные условия труда и жизни, а также за высокую смертность среди них.

Разумеется, редакторы «Пари-Матч» не могли проигнорировать подобные послания. 4 апреля 1966 г. они обратились к шефу нью-йоркского бюро журнала со следующей просьбой: «Не могли бы вы, используя ваше знакомство с фон Брауном, попросить его как-то ответить на такого рода обвинения, в подтверждение которых, кстати, не приводится никаких достоверных фактов».

26 апреля 1966 г. редакция получила довольно пространный ответ от конструктора. В нем, в частности, были такие строки:

«Спасибо за то, что дали мне возможность ознакомиться с письмами, которые «Пари-Матч» получил от «Друзей узников лагерей „Дора — Элрих"». Я могу без труда представить себе раздражение, которое бывший французский заключенный германского военного лагеря принудительного труда должен испытывать, когда видит, как ведущий французский журнал разворачивает большую рекламную кампанию вокруг человека, чья инженерная деятельность в годы войны заставила [этого заключенного] пройти через немыслимые страдания и лишения. Однако моя роль в этих прошлых событиях была весьма отлична от той, как представляют некоторые из написавших вам письма.» Далее фон Браун объяснил, что обитатели застенков, в принципе, не могли знать о том, какие функции выполняли те или иные люди или организации в программе «Фау-2». «При том, что я полностью понимаю их горечь, — писал фон Браун, — я шокирован их ложными обвинениями против меня. Я знаю, каким страшным испытаниям они были подвергнуты, но, необоснованно делая из меня главного виновника своих несчастий, они не смогут смягчить воспоминаний о том кошмаре, который им пришлось пережить». После этого фон Браун кратко описал свой путь в Германии как инженера, включая годы работы на Третий рейх. При этом особо отметил, что работа была тщательно расследована представителями американского командования, и те не нашли в ней состава преступления. Что же касается непосредственного присутствия в местах использования подневольного труда, в частности на предприятии в Миттельверке, фон Браун признал, что периодически ему приходилось это делать. Однако каждый визит, особо отметил конструктор, «длился от нескольких часов до нескольких дней и был связан исключительно с необходимостью осуществлять контроль качества [изделий]». «Хотел бы со всей ответственностью заявить, — продолжил фон Браун, — что ни разу в ходе моего визита в Миттельверк я не видел мертвого заключенного, ни разу не был свидетелем избиения, повешения или какой-либо иной казни, равно как и никогда не принимал участия в каких-либо актах насилия или издевательств над узниками. Я также никогда не призывал других к такого рода действиям. Всякие свидетельства обратного могут быть только результатом того, что меня приняли за кого-нибудь другого». При этом конструктор признал, что в конце 1944 года в ходе поездок в Миттельверк ему стало известно, что многие невольники умерли в результате недоедания, болезней, нечеловеческого обращения, отсутствия медицинской помощи и прочих причин, а также что некоторые из них были повешены за саботаж. «Я с готовностью признаю, что сама среда Миттельверка была отвратительна и что работавшие там подвергались унижениям, — сказал фон Браун. — Мне стыдно, что подобные вещи могли происходить в Германии, даже в условиях войны, когда под вопросом было само выживание [немецкой] нации». Не забыл создатель «оружия возмездия» упомянуть и факт своего ареста гестаповцами весной 1944 г. по обвинению в том, что он фактически саботировал производство «Фау-2», уделяя слишком много времени разработке планов будущих космических полетов. «Думаю, — продолжал фон Браун, — подобное обвинение явно контрастирует с убежденностью некоторых несчастных узников „Доры" в том, что именно я несу персональную ответственность за страдания их и их погибших товарищей».

К своему ответу журналу «Пари-Матч» Вернер приложил письмо от 12 апреля 1963 г., которое он получил от другого бывшего заключенного концлагеря „Дора". «Содержание этого письма, — подчеркнул он, — сильно отличается от того, что вам писали «Друзья узников Доры-Элриха». Уже во время пребывания в США фон Браун получил несколько подобных писем, однако, воздержался от того, чтобы предать их огласке.

Ответ творца «Фау-2» французскому журналу многое прояснил, но, увы, не поставил точку в череде попыток ответить на вопрос: кто вы, господин фон Браун — преступник или гениальный конструктор? Последняя из них была предпринята в 1975 г., за два года до смерти Вернера. В том году увидела свет книга под названием «Дора», написанная Жаном Мишелем — бывшим заключенным этого лагеря. В ней он рассказал о днях, проведенных за колючей проволокой. Автор, как и многие до него, попытался возложить всю вину за мучения узников «Доры» на плечи создателя первой боевой ракеты, а также некоторых других руководителей полигона Пенемюнеде.

Несмотря на это, фон Браун, как и все его коллеги, был по-прежнему убежден, что, не будь А-4/«Фау-2», СС построила бы не меньше концлагерей. Разница была бы в том, что их обитателей заставили бы работать где-нибудь еще — он предпочел больше не оправдываться. Немалую роль в подобном решении, видимо, сыграла и прогрессировавшая болезнь, заметно ослабившая его. «С этими несчастными так жутко обращались, — сказал он как-то одному из близких друзей. — Наверное, я почувствовал бы себя еще хуже, если б стал до хрипоты доказывать им, что они обвиняют не тех, кого надо. Это не помогло бы смягчить воспоминания о Миттельверке [ни тем, кто там работал], ни тем из нас, кому пришлось хоть на короткое время побывать [на этом заводе]».

Весна 1977 г. Из палаты госпиталя в Александрии, небольшого города неподалеку от Вашингтона, где лежал после курса химиотерапии и очередного переливания крови фон Браун, только что вышел астронавт Нил Армстронг. «Статистически моя перспектива выжить довольно бледна, — сообщил ему Вернер. — Но ты знаешь, насколько неверна может быть статистика. По ее прогнозам ты должен был погибнуть в космосе, а я — сидеть в тюрьме на Земле. Хотя, знаешь, у моего несчастья есть одна положительная сторона — я теперь все время вместе с женой и детьми».

Тяжело подводить итоги жизни в 65 лет, когда еще столько хочешь сделать! Он стоял у истоков, а после стал одним из руководителей космических программ — сначала в стране, где царил самый кровавый диктаторский режим, а потом в одном из наиболее демократических и сильных государств планеты. Однажды его спросили о самых счастливых и самых черных моментах жизни. «Она была ко мне очень благосклонна, — ответил фон Браун, — и подарила мне несколько счастливых моментов. Помню, какой невероятный восторг я испытал, когда, вдохновленный книгой Германа Оберта «Ракеты в межпланетном пространстве», а так-же на основании своих детских расчетов понял, что пилотируемые полеты на Луну и некоторые другие планеты с помощью ракет станут возможны в будущем, и я смогу помочь людям летать в космос, если буду достаточно много и целеустремленно работать».

Своим следующим счастливым моментом фон Браун назвал день 3 октября 1942 г., когда ракета А-4, стартовав с Пенемюнде, совершила первый успешный полет на дальнее расстояние. Не зря ведь его ближайший соратник полковник Дорнбергер устроил в тот день маленькую неформальную вечеринку, на которой произнес: «Дамы и господа, сегодня родился космический корабль. Наша работа открыла людям ворота в космос.»

Затем было 31 января 1958 г., когда «Эксплорер-1» — первый спутник «свободного мира», вышел на орбиту. «Я в особенности радовался этому успеху, — отметил фон Браун. — Ведь с его помощью я смог выразить свою глубокую благодарность американцам, которые так щедро предоставили моим коллегам и мне возможность заниматься освоением космоса».

Ну и конечно, 27 июля 1969 г., когда три астронавта в добром здравии вернулись с Луны после того, как несколько часов ходили по ее поверхности. «Это был миг всепоглощающего счастья, — вспоминал конструктор, — и, должен признать, невероятного облегчения».

Ну а как быть с самыми черными мгновениями? Те, кто знали фон Брауна, вряд ли могли сомневаться в его ответе на этот вопрос. «Я их запомнил и буду помнить всегда. Все началось осенью 1943 г., когда Гиммлер и его эсэсовцы принялись отодвигать нас от управления программой А-4. Они стали постепенно устанавливать над ней контроль, чтобы как можно скорее запустить ракету в серийное производство, несмотря на то, что до окончания ее разработки и летных испытаний было еще очень далеко. Самое удручающее в данной ситуации было то, что я никак не мог повлиять на развитие событий. Даже если б лично я полностью отошел от проекта, СС все равно бы продолжила производство и развертывание [«Фау-2»]. Самый же черный момент, — продолжал фон Браун, — наступил 8 сентября 1944 года, когда я узнал, что А-4, названная доктором Геббельсом «Фау-2», была запущена по Парижу. Мы хотели, чтобы наши ракеты летали к Луне и Марсу, а не били по нашей планете.»

Что и как лучше скажет об итогах жизненного пути конструктора, чем цифры, в которых выражаются его достижения? Если «Фау-2», размером с шестиэтажный дом, могла «закинуть» чуть меньше тонны на расстояние около 300 км со скоростью порядка 5000 км в час, то «34-этажный» «Сатурн-5» — 50 т на дистанцию 384 000 км (расстояние от Земли до Луны) со скоростью 40 000 км в час. (А если учесть, что вес этот мог быть направлен не только на Луну, но в любую точку космического пространства, то вместо 384 000 км мы фактически получаем бесконечность.) Итого: прирост в скорости — в 8 раз, в весе полезной нагрузки — 50 раз, а в расстоянии — 1280 раз. На свете не было и нет конструктора, творения которого прошли бы такую гигантскую эволюцию.

Но были еще и другие цифры: 20 000 погибших узников на его ракетном производстве в Германии. 3200 запущенных гитлеровцами «Фау-2», доставивших в 1944-1945 гг. к целям в Англии, Франции и Бельгии 3000 т взрывчатки. И пусть только за один налет тяжелых бомбардировщиков на землю падало до 10 000 т бомб. Пусть однажды сам британский премьер Черчилль сказал: «Это счастье, что немцы значительную часть своих усилий затратили на ракеты, а не бомбардировщики», применение которых против Англии нанесло бы ей куда больший ущерб, чем «Фау-2». Пусть люди соглашались с Вернером (или только делали вид, что соглашались), когда он говорил о практической невозможности избежать в современных условиях трагического дуализма, состоящего в том, что одни и те же ракеты могут убивать людей и помогать им познать окружающий мир. Пусть он оправдывал свое служение Рейху тем, что «во время войны гражданин должен стоять за свою страну, вне зависимости от того — простой ли это солдат, инженер или ученый, соглашается он или нет с политикой своего правительства». Но как убедить себя в том, что дома в Лондоне, Париже и Брюсселе, превратившиеся в руины под ударами его «Фау», или смерть миллионов человек, затаившаяся в ядерных боеголовках его послевоенных ракет — так называемого «оружия сдерживания» — были необходимой прелюдией к тому, чтобы люди благодаря ему, Вернеру, смогли воочию увидеть лунный пейзаж?

16 июня 1977 г. фон Брауна не стало. Лишь очень узкий круг родных и по-настоящему близких друзей (так он захотел сам) проводили его на следующий день в последний путь. Когда до конца жизненной дороги Вернера оставалось всего ничего, к нему в госпиталь пришли два его старых товарища, долгие годы работавшие вместе с ним. Он уже почти не мог говорить, но чувствовалось — ему нужно сказать что-то очень важное, нечто, что не оставляло его даже в последние часы. Один из друзей наклонился к нему — иначе пришлось бы читать по губам. «Ты думаешь, мы правильно делали, что разрабатывали эти ракеты?. — голос фон Брауна был еле слышен. — Мы их строили для полетов в космос, но нам нужна была поддержка армии. мы надеялись, что они никогда не будут использованы против людей. Знаешь, оглядываясь назад, я по-настоящему счастлив, что управляемые ракеты оказались для мира нужнее, чем для войны».

Но действительно ли главный творец «Фау-2» и «Сатурна-5» нашел счастье и успокоение в этой мысли или только пытался себя в этом убедить? Вопрос, который навсегда останется без ответа.

Возвращаясь к стремлению Вашингтона иметь «космический глаз» над территорией СССР, следует отметить, что решение политических проблем, вызванных необходимостью «заглянуть в глотку Красной России», было так же важно, как и решение технических. После того, как Кремль в неприкрытой форме отверг идею «Открытого неба», предусматривавшую свободный облет американскими самолетами советских, а советскими самолетами — американских военных объектов, Эйзенхауэру требовалось найти политический предлог для пролетов спутников-шпионов США над территорией СССР.

Одним из возможных решений было создать прецедент свободного и законного облета различных стран космическими аппаратами Соединенных Штатов. Международный геофизический год (МГГ), намеченный на 1957-1958 гг., мог способствовать его созданию.

Аналогичные надежды питали и участники Международного астронавтического конгресса, который состоялся в Риме в сентябре 1956 г. Некоторые из выступающих прямо предупреждали — не поставите под международный контроль неудержимый прогресс в области создания ракет и спутников — пеняйте на себя. «К счастью, — с облегчением вздыхали другие, наивно полагавшие, что если звездное небо принадлежит всем одинаково, то в нем не может быть места соперничеству или конфронтации, — первые искусственные спутники Земли будут запущены Соединенными Штатами и, вероятно, Советским Союзом, как составные элементы международных научных исследований». Во всяком случае, американцы действительно преподносили грядущий запуск своей маленькой «рукотворной Луны» как вклад в расширение познаний человечества об окружающем мире. Нужно ли говорить, что благодарное человечество вполне благосклонно смотрело на грядущие полеты американских спутников над любыми странами и континентами, не особенно задумываясь при этом, какую аппаратуру несут они на своем борту — для измерения магнитосферы Земли или же для подсчета танков и самолетов потенциального противника.

Впрочем, нужно отметить, что помощь в решении этой непростой дипломатической дилеммы пришла не столько со стороны всего международного сообщества, сколько. СССР. Через несколько дней после запуска Советским Союзом 4 октября 1957 г. Первого искусственного спутника Земли президент Эйзенхауэр и заместитель министра обороны США Дональд Куарелс обсуждали это событие. Как вспоминал потом Куарелс, «русские. невольно оказали нам услугу, установив принцип свободы международного пространства. После этого президент спросил о [состоянии работ] по разведывательному спутнику».

Нельзя исключить и еще одну причину, по которой США официально объявили о своем намерении запустить ИСЗ в конце июля 1955 г. Вспомним, что за несколько недель до этого завершилась женевская встреча, или, как теперь принято говорить — саммит, между руководителями Великобритании, Франции, Соединенных Штатов и Советского Союза. Встреча эта не принесла сколько-нибудь ощутимых результатов в плане решения насущных международных проблем, но при этом создала то, что журналисты впоследствии окрестили «духом Женевы». Возникло «четкое ощущение, легшее в основу всей последовавшей за саммитом дипломатии: нации, чьи лидеры могут общаться друг с другом лицом к лицу, вряд ли смогут стать врагами». Таким образом, можно было надеяться, что заявление о грядущей постройке и запуске американского спутника — явное напоминание миру об американской мощи — не будет в то же время воспринято СССР как скрытая угроза и не воспрепятствует пусть даже и небольшому взаимодействию Советского Союза и США в космосе.

Первоначальная реакция СССР на возможность сотрудничества с другими странами, в том числе и США, в деле исследования космического пространства с помощью ИСЗ была вроде бы положительной. Когда Хрущева спросили в 1955 г. на одном из дипломатических приемов в Москве, согласится ли Советский Союз взаимодействовать в этой области с Соединенными Штатами, он ответил: «Да. если это в интересах человечества». Однако добавил: «Я что-то слышал об этом, но внимательно не изучал, а поэтому не могу сказать ничего определенного». На следующий день академик Леонид Иванович Седов, председатель «Междуведомственной комиссии по координации работ в области организации и осуществления межпланетных сообщений», оценил как «весьма вероятную» перспективу объединения усилий СССР и США в сфере запуска ИСЗ. При этом, правда, Седов, действуя вполне в духе времени, заметил, что Советский Союз может обогнать Соединенные Штаты в «спутниковой гонке» и первым через два года запустить ИСЗ, который, к тому же, будет больше американского космического «баскетбольного мяча».

Солнечная система Небесные тела Вселенная Космология